Ты мерзок в эту ночь? (ЛП) - Страница 3

— Кто тебя, блядь, прислал?

Мужчина поднял руку в умиротворяющем жесте. У него были толстые усы и залысины, а костюм являл собой полную противоположность Коббову — дешевый, но наглаженный.

— Сэр, я работаю в водительском сервисе, меня наняли, чтобы встретить вас с самолета...

— Но как ты узнал, когда я прилетаю?

Водитель ухмыльнулся.

— Не так уж и много самолетов садится в Эшвилле. Мы получили четкий приказ встречать любой рейс с Уильямом ван Дайком, зарегистрированным среди пассажиров.

«Тупой провинциал», подумал Кобб. Стало быть, Мэтти нанял лимузин. Его это удивлять не должно. Мэтти не возражал против денежных трат, пока был жив, так с чего бы теперь стал возражать?

Пока был официально жив, поправил себя Кобб. Об этой разнице ему было известно немало, и именно эти познания заставляли его глубоко сомневаться в создавшихся обстоятельствах.

Все случилось в 1985, после скандального распада Kydds и полного фиаско в его сольной карьере. Личный провал он переживал болезненно, убеждая себя, что записи вышли хорошие — но он вернулся к истокам, старому року и блюзу, а это оказалось ошибкой. Кобб во всем винил бесконечно слоистый, цветистый, вылизанный звук, столь популярный в семидесятые, звук, в который Kydds в свое время сделали вклад, звук, который лежал в основе успешной сольной карьеры Мэтти. Никто не хотел слушать кавер Терри Кобба на «Crawling King Snake». Времена были не те, вот и все. Лишь будучи очень пьяным или в большой тоске он признавал вероятность того, что его таланту недоставало твердости без поддержки музыкального гения Мэтти.

Поэтому он довольно долго ошивался в Нью-Йорке без дела, разве что торчал и был знаменитостью. Тогда все висели на кокаине, и его заигрывания с ним привели к паранойе. Он переводил все больше и больше своих активов в наличные, золото и даже бриллианты, сам толком не понимая, зачем.

На девятое декабря 1985 года у Кобба был забронирован билет на самолет из Нью-Йорка в Амстердам. Он проспал — вероятно, из-за отходняка от спидов, вынюханных в ночь накануне, — и пропустил рейс. Большой проблемой это не представилось; он просто хотел смотаться за хорошим гашем. Поворочавшись в кровати, он снова уснул.

Через несколько часов его разбудили радио-часы. Играла одна из написанных им песен Kydds. Кобб почти дотянулся, чтобы ее выключить, но так и не смог собраться с силами и дослушал, лежа в затененной спальне. Начались новости. На расстоянии трех тысяч миль от Нью-Йорка самолет, на который он опоздал, упал в Атлантический океан. И все определенно думали, что он был на борту.

Конечно, начались поиски. Но самолет взорвался в воздухе, а потом рухнул в самые глубокие воды где-то между Штатами и Европой. Океан, черный и ледяной, кишел акулами, и команда спасателей находила тела лишь по частям. Терри Кобба среди них не обнаружилось, невзирая на приложенные членами команды усилия (все они были фанатами Kydds, о чем сообщили журналистам, вызвав небольшую шумиху среди семей прочих жертв).

«Что лучше?», снова и снова спрашивал себя той ночью Кобб, «Быть угасшей рок-звездой или мертвой?»

Ответ был лишь один.

Когда зазвонил телефон, он его отключил.

С побегом он не спешил. Нужно было приобрести важные вещи, документы на чужое имя, которые позволяли уехать — анонимно и очень далеко. Он перевез свои вещи в отель на Таймс-Сквер и прятался там днем, выскальзывая ночью, и постепенно, втридорога, скупал все необходимое. На новое имя он открыл большой счет в Нью-Йоркском банке, заказал кредитные карты и послал к черту апартаменты, инвестиции и гонорары; пускай они достаются Мэтти, двум другим членам группы и всем остальным, кто еще наживался на Kydds.

В конце января 1986 года человек с паспортом гражданина Соединенных Штатов на имя Уильяма ван Дайка сел на самолет до Бангкока. Дальнейшие годы Кобб провел, путешествуя по Таиланду, Бали, Индии, Турции и Морокко, а потом оказался в Габоне. Там его накрыла апатия, и он остался.

Но скучал он уже давно. И в ту ночь, увидев телерепортаж о смерти Мэтти, понял, что скучает по Мэтти куда сильнее, чем когда-либо себе признавался. В конце концов, они были, по сути, женаты друг на друге целых десять лет, без секса, но со всеми печалями и радостями, общими шутками и секретами, нравилось им это или нет. Если Мэтти и правда был мертв, Коббу хотелось увидеть, что именно оставил ему партнер и зачем.

Если же Мэтти не был мертв... что ж, тогда Кобб не знал, что произойдет дальше. Мэтти все эти годы знал, что он жив, знал даже, где он живет, и ни разу не напомнил о себе.

Кобб уткнул лоб в окно лимузина. Он мог представить, как Мэтти говорит с ним, отчетливо слышал слова. «Я возвращался к тебе много раз», говорил он, «Слишком много раз. Если ты хотел быть мертвецом, я не собирался вмешиваться... ты ведь и сам все это время тоже знал, где нахожусь я».

И правда. Он не забыл ни адрес, ни номер телефона нью-йоркской квартиры Мэтти, и одинокими, пьяными ночами нередко подумывал отправить открытку или заказать международный звонок. Но ни о каком секретном убежище в Северной Каролине не слыхал.

Он открыл глаза и глянул в окно. Они проезжали горы, огромные зеленые горбы, окутанные туманом. Мельком он видел луга, заросшие дикими цветами, водопады, таинственные заросшие тропки. Красивая местность, предположил он. В отличие от Кобба, которого влекло к убогим местам, Мэтти ценил природную красоту.

Кобб нахмурился. В статье из «Роллинг Стоун» говорилось, что Мэтти выстрелил себе в голову — в рот. Опознавать его пришлось по отпечаткам пальцев. Мэтти ценил всякую природную красоту, да, но больше всего свою собственную. Он был достаточно самовлюблен, чтобы ухаживать за ногтями, и даже в наиболее хиппарские времена следил за волосами, всегда до скрипа чистыми и подстриженными, чтоб не скрывать очаровательного лица. В первую очередь он знал, что лицо у него очаровательное — благо журналисты напоминали об этом достаточно часто. Разве посмел бы он это лицо уничтожить?